Вместе с бывшими политзаключенными в «Пермь-36» пожаловали курирующие
«правозащитный сектор» «государевы люди» как местного, так и федерального уровня.
Осторожные слова о том, что нарушения прав человека – что-то неактуальное и давно минувшее, как нельзя лучше ложились на музыку, доносящуюся из Кремля.
В «Пермь-36» - бывшее место страданий узников совести, а ныне мемориальный музей истории политических репрессий, что возле деревни Кучино Чусовского района, мы прибыли утром. Сразу бросились в глаза палатки, полевая кухня и наводящее тоску желтое здание бывшей лагерной администрации. Кругом сновали жизнерадостные молодые люди, бренчали гитары, парни и девушки весело смеялись, сидя у костров и потягивая пивко.
Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью?
Конечно, хочется верить, что старые, почти былинные времена идущих на Колыму длинных этапов навсегда канули в Лету. Однако, когда анализируешь день сегодняшний, в голову приходят странные параллели.
Все больше и больше в жизни страны происходит того, что было «тогда» - это ветви власти, которые стремятся слиться в одно. Это, по существу говоря, однопартийная политическая система, повсюду уже распустившая свои номенклатурно-государственные щупальца. Это и удушение свободы совести, навязывание людям одной, «единственно верной» и ставшей уже почти государственной религии. По сути – попытка взять под контроль человеческие мысли и чувства. В нашей стране не в сталинские времена, а сейчас ОМОН метелит дубинками мирные демонстрации.
Хорошая мина в плохой игре
В рамках форума «Пилорама-2008» приехал в «Пермь-36» и уполномоченный по правам человека Владимир ЛУКИН. Ему мы и поспешили задать несколько вопросов.
- Господин Лукин, как вы считаете, существуют ли предпосылки в теперешней политике нашего государства к возобновлению политических репрессий?
- Ну, вы знаете, это вопрос не простой. Вообще всякое государство, если оно останется наедине само с собой, если на него не будет оказывать воздействие общество, вещь опасная. В том числе с точки зрения возникновения необоснованных репрессий. Государство – это такое бездушное животное, которое, в первую очередь, заботится о себе.
Если говорить более конкретно, можно ли ожидать возникновения политических репрессий в наше время, то лично мне кажется, что это крайне маловероятно.
- Существуют ли к тенденции к ущемлению гражданских прав, обострившиеся в последнее время?
- Опять же скажу, что ущемления прав граждан существуют всегда. И будут происходить всегда…
- Усилились ли эти тенденции в последнее время?
- Не думаю, что радикально усилились. Существует проблема смешения двух вещей. Каких-то определенных действий, имеющих публичную огласку и отражение в прессе, скажем, несколько дел, и состояние с гражданскими правами в целом. Так вот, состояние с гражданскими правами не изменяется к худшему.
В Греции «все есть»
- Нарушает ли экспансия Русской православной церкви права лиц других вероисповеданий, а также права атеистов? Можно ли говорить о том, что РПЦ в сегодняшней России выполняет ту же роль в обществе, что и идеологический отдел ЦК КПСС в Советском Союзе?
- Это вопрос очень непростой. Как вы знаете, по Конституции у нас светское государство. С другой стороны, есть довольно сильная общественная тенденция сделать так, чтобы Русская православная церковь стала чем-то вроде идеологического отдела ЦК КПСС. Но если мы посмотрим на Европу, то увидим, что в Греции, например, государственная церковь, что не мешает Греции оставаться членом Совета Европы. В таких странах, как Италия и Испания, церковь играет значительную и серьезную роль. Это вопрос сложный и глубокий. Но, я, как уполномоченный, обязан руководствоваться Конституцией, что и стараюсь делать во всех конкретных случаях.
- Правильно ли я вас понял, церковь в России – политический инструмент?
- Что значит инструмент? Церковь – это церковь. Давайте не будем углубляться в то, что это такое. Там есть много линий. И общественная, и политическая, и многое другое. Но современную церковь, такую, какая она есть, стараются использовать властные структуры для заполнения того вакуума в идеологии, который появился. Эта проблема существует.
Гладиатор - патриот
Председатель Пермской гражданской палаты Игорь АВЕРКИЕВ встретился на форуме с бывшим заключенным лагеря «Пермь-36», первым уполномоченным по правам человека в РФ Сергеем КОВАЛЕВЫМ. Итогом встречи стала занимательная дискуссия.
Игорь Аверкиев:
- Я считаю себя патриотом России. В том смысле, что мне бесконечно дороже и ценнее все, что происходит на этой территории, а не в Литве. Мне важно, что происходит здесь, у меня. И я вот ради того, что происходит здесь, готов очень многое сделать. Только если время останется, я буду делать что-либо для Зимбабве или для Литвы. И, если в каких-то очень серьезных ситуациях выяснится, что для того, чтобы здесь было хорошо, надо, чтобы было плохо в Литве, я подумаю, мне будет жалко, но я соглашусь. Вот в этом смысле я патриот. Хотя, конечно, я понимаю, что нельзя воевать, нельзя хамить, нельзя вести себя так, как ПУТИН себя ведет. Я против любой ненависти, и это само собой. Против любой агрессии, направленной на то, чтобы увеличивать собственное богатство.
Сергей Ковалев:
- Я не просто не являюсь патриотом. Я – антипатриот. Я терпеть не могу этого понятия. Если применять стандартные определения, то я, возможно, космополит. Но уж точно не патриот! Я считаю патриотизм отвратительным, очень опасным и, кстати, безнравственным пережитком. Это атавизм.
То, что называют ксенофобией – боязнь чужого, враждебность к чужому со всеми вытекающими последствиями, в концепции великого Чарльза ДАРВИНА чрезвычайно важный приспособительный признак, способ поведения. Прайд, стадо, стая или племя, если это человек, окружены враждебным по определению миром. Всего, что чужое и непонятное, надо бояться и на всякий случай огрызаться, потому что это несет опасность. Патриотизм – усовершенствованная и развитая ксенофобия, используемая многими властями. Патриотизм всегда используется властью. Игорь Аверкиев говорит, что его больше беспокоит то, что происходит рядом с ним. Но из этого никакого патриотизма не следует. Из этого следует, что человек, живущий в конкретном окружении, месте, где он все понимает, где все ему привычно, лучше в этом месте ориентируется. Это вовсе не патриотизм. Человек – отчасти животное. Так вот, мы патриоты и ксенофобы потому, что мы животные. Когда же возникает нечто иное, то, что принято называть альтруизмом, начинается победа духа над животным началом. С того момента, когда в нас зарождается нечто вроде духа, биологические атавизмы начинают отступать. И если победа духа состоялась, то мы тогда – уже люди. И тогда для нас ценно не только то, что точно уж свое. С этого самого момента то, что называется правами человека и становится универсальной ценностью, естественным правом.
Ложь как ритуал
Оказывается, и новейшая история это подтверждает, сколько-нибудь серьезные проблемы не имеют локальных решений. Мы давно стали единым человеческим сообществом. К этому привел научно-технический прогресс. Мы уже единое человечество, но мы все еще позволяем себе жить по совершенно разным законам и традициям. Когда мы говорим, что в основу политической структуры мира может быть положена единая идеология, это вовсе не означает навязывания всем определенного образа жизни. Если эта единая идеология основана на правах человека, она защищает культурные особенности кого угодно. Индивидуума и группы лиц, этноса и группы этносов. Это вовсе не причесывание всех под одну гребенку. Когда говорят, что представления об универсальных ценностях на Западе одни, а на Востоке другие, хочется возразить, что не существует, скажем, закона всемирного тяготения в китайском варианте. НЬЮТОН был англичанином. Но открытый им закон не является английским. Точно так же обстоит дело и с идеологией прав человека. Не надо ссылаться на различное отношение к этим идеям в разных местах. Мы и сегодня можем найти места, где бытует мнение о том, что плоская земля покоится на трех китах. Число предрассудков невообразимо.
У меня в портфеле лежит открытое письмо Путину о недавно прошедших выборах. Это не только констатация того факта, что никаких выборов не было – были назначения. Это знают все. Это знает каждый член «Единой России». Путин, ЧУРОВ, ЛАВРОВ - письмо адресовано именно им - все они врут. А остальные слушают. И понимают, что те врут. И эти, которые врут, понимают, что их ложь очевидна каждому. А те, кто слушает ложь, понимают, что лгущие знают, что их лжи никто не верит. Получается нечто совершенно невероятное. Эти, которые лгут, уже не хотят никого обманывать. Ложь приобретает иную функцию. Если вспомнить наших «меньших братьев» - уголовников, можно заметить, что такая ложь совершенно в их духе. Это ложь ритуальная. Это ложь, берущая нас всех в одну паутину. Это ложь, в которой соучаствует каждый. И, таким образом, демонстрирует раболепную покорность власти.
Правда не нужна?
Игорь Аверкиев:
- Оценивая моральный облик нашей сегодняшней власти, Сергей Адамович употребил такой термин – ритуальная ложь. Мы живем во время смены всех парадигм. Все очевидные вещи и смыслы улетучиваются. Все мы смеялись над СУРКОВЫМ и его «суверенной демократией». Сергей Адамович сейчас в такой же ситуации, как Сурков. Чтобы объяснить новое явление, старых слов не хватает. Придумываем новые – «ритуальная ложь» и еще что-нибудь. Если сегодня ты хочешь говорить о политике, то никакие старые термины уже пригодиться не могут. А нового языка пока нет. Все споры из-за того, что с помощью демократии сегодня ничего не объяснить.
Хочешь построить хорошую жизнь, скажи: мы построим хорошую жизнь через демократию. Никто ничего не поймет. Вот что это значит? Совершенно непонятно (мотает головой). Никто ничего не поймет, потому что Сергей Адамович назовет диктатурой сегодняшний путинский режим. А мы понимаем, что как-то все-таки это, наверно, не диктатура. И пошло-поехало. Сергей Адамович всегда был идеалистом. И, слава богу, что именно он. Но все-таки, когда мы решаем, что нам делать с властью, внедряемся в политику какую-то, мы начинаем оценивать власть морально. А что, когда-то была иная власть? Или будет какая-то иная власть? Представьте себе политика, который сегодня здесь перед вами скажет всю правду. О том, как устроена жизнь, как зарабатываются деньги, о том, как устроена власть? Он после этого хоть один голос наберет? Не наберет никогда! Эта правда никому не нужна! Ни населению, ни политику. Поэтому вместо того, чтобы предъявлять им моральные претензии, нужно быть на высоком уровне, чтобы не попадаться в их ловушки. Нужно свою квалификацию как гражданина отлаживать. «Они лгут, они лицемерные, они плохие», - это все слова, к которым политики уже приспособились. Как себя практически вести, чтобы этого всего не замечать, а прорываться сквозь это – вот это уже другой вопрос.
Политический кайф
Вопрос: заниматься правозащитникам политикой или не заниматься? Уже все решили в пятнадцатый раз. Есть две политики. Есть политика как борьба за власть, это, прежде всего, партийная политика. Партии для чего существуют? Не для того, чтобы там хорошо кому-то сделать, а для того, чтобы попасть во власть и контролировать ее. Контролировать ресурсы. Смысл власти в этом. Чем больше я контролирую ресурсов, тем больше у меня кайфа от власти.
Сергей Ковалев:
- Больше чего?
Игорь Аверкиев:
- Кайфа, кайфа! Кто был начальником, знает, постоянно хочется расширять сферу, где я начальник. И удовольствие от этого получать. В политике все то же самое. Но речь-то ведь не об этом. А о том, что вот такой политикой, конечно, мы не занимаемся. Мы власти не добиваемся. Меня там вообще никогда не будет. Мы занимаемся гражданской политикой – деятельностью защиты общественных интересов.
Взаимодействуя с властью, добиваемся общественных интересов. Добиваемся, чтоб этот музей финансировался пермской властью. Вот в этом смысле мы все политикой занимаемся. Однажды меня, как делегата СДПР, поселили в гостинице «Москва». Я выхожу на балкон своего номера, открываю дверь, а там Манежная площадь и Кремль. И я – молодой – приехал делать новую российскую демократию. И очень хочется выходить вот так чаще и на Кремль смотреть. Очень хочется. Права человека - очень сложное явление, и живет оно несколькими жизнями. Есть права человека как политическая доктрина. Есть права человека как совокупность юридических норм. Есть права человека как идеология. Есть права человека как нормальные человеческие отношения. Права человека как политическая доктрина, конечно, умирают. С помощью этой доктрины североатлантический европейский мир идеологически контролировал весь остальной мир. Идеологическая рамка прав человека стала единой для всего мира при помощи ООН. Мир стал управляем только благодаря правам человека. Но управляем только одной организацией. Сегодня с помощью прав человека политику в мире уже делать невозможно. В Иране пробовали, в Ираке пробовали, в Югославии пробовали – все хуже и хуже. С правами человека, как идеологией, тоже очень все плохо. Сегодня в России права человека стали универсальным социальным языком.
С помощью прав человека измеряют любое плохое состояние человека, если к нему имеет отношение либо власть, либо вообще общество. С помощью прав человека объясняют любую свою беду.
Мелочи Конституции
Сергей Ковалев:
- Вы сказали, что когда надо чего-то добиться, вы беретесь и добиваетесь. Вы всего можете добиться?
Игорь Аверкиев:
- Нет.
Сергей Ковалев:
- Почему вы не поставили себе задачи добиться того, чтобы исполнялась Конституция? Чтобы реально было осуществлено разделение властей? Чтобы правосудие и в самом деле было одной из ветвей власти? Действительно, в мире не существует ни одного идеального демократического государства. Но существуют страны, где разделение властей совсем не миф, используемый властью. Есть страны, где политики в парламентах до одурения отстаивают каждую мелочь в конституции. Поэтому говорить о том, что в законе надо записать универсальные ценности, а добиваться чего-то другого, конкретного, чего обычно легко удается добиться, с моей точки зрения, не верно.
Современная политика основана на аморальном, абсолютно безнравственном и очень опасном лицемерии.
Права человека превращены в козырь для политической игры, в своеобразное заклятие, обязательное для всех. Я думаю, что в наступившем веке нет более важной задачи, чем избавиться от этого лицемерия. Это и есть то новое политическое мышление, о котором говорили еще Альберт ЭЙНШТЕЙН, Бертран РАССЕЛ, а позднее и академик Андрей САХАРОВ. Когда правозащитники с гордостью заявляют, что не занимаются политикой, это полная неправда.
Только политикой они и занимаются. И это очень важное и необходимое занятие. Это уважение к праву и добросовестность в политике. Я называю это политическим идеализмом. Я думаю, что наступивший век – это век политического идеализма.
