какого мы рода

Наталья Зубаревич: «Страну спасет не либеральная идея, а компромисс между разными «Россиями».

Свобода, свобода,

так много, так мало

Ты нам рассказала,

какого мы рода,

Ни жизни, ни смерти,

ни лжи не сдаешься,

Как небо под сердцем

в тоске моей бьешься...

ДДТ, «Песня о Свободе»

Аналитик «Новой газеты» Кирилл РОГОВ, по-видимому, расстроенный результатами прошедших выборов, написал недавно текст о том, что нет никаких разных «Россий», по-разному голосовавших на выборах, что страна проголосовала практически одинаково. Профессор географического факультета МГУ Наталья ЗУБАРЕВИЧ, считает, что разница есть, особенно если говорить о перспективах.

Две России в одной стране

– Почему? Начну с того, сколько есть меняющихся территорий, способных влиять на политический процесс. В России много регионов с высоким валовым региональным продуктом, это либо нефть с газом, иногда металл, либо это столичный статус. Умеренное количество низменных регионов в хвосте, это все те же слаборазвитые республики. Примерно 10% живет в богатых регионах (Москва, Ханты-Мансийск), 16-20% в относительно развитых, примерно 8-10% в слаборазвитых, но суть России это – середина, основная масса регионов, живущих в этой аморфной зоне, – ни два ни полтора.

«Россия-первая» – крупногородская: в миллионниках живет каждый пятый россиянин, и именно это места обитания пресловутого «среднего класса». Это люди, территориально адаптированные к модернизации, они живут в местах более легкого прохождения идей и информации, быстрой трансформации трендов. Быстрее идут те, кого «шарахнуло по голове» в 90-е, кто имел машиностроительную специализацию. Это Екатеринбург и Новосибирск, они флагманы этой трансформации. Индустрии осталось очень мало, огромное количество квалифицированных людей оказались во фрустрации и начали перестраивать свою жизнь. Поэтому сейчас это города достаточно развитого среднего и малого бизнеса, города, в которых население мобильно.

Попробую объяснить, что представляет собой «вторая Россия». Это города средне-малые, средне-крупные, не центры и уже не село. Во-первых, это множество моногородов, где люди без альтернативной работы, и очень низкая мобильность населения. Эти города второй десяток лет теряют преимущества в зарплате, становятся все более непривлекательными для жизни. Инвестиции в них сокращаются, молодежь оттуда уезжает. И эта индустриальная Россия сжимается.

Вторая группа средних городов – города бюджетников. В них невысокий человеческий капитал, слаборазвитый малый бизнес, потому что все поделено между своими, а остальным входа нет. Совершенно патерналист-ское, системное сращивание власти и бизнеса, которое принимает самые явные формы в небольших городах. И там есть только один вид мобильности, помимо отъезда детей на учебу, – мобильность трудовая, когда кто-то из членов семьи едет зарабатывать. У них другие стимулы к протесту, им нужна стабильная занятость и стабильная заработная плата. И эта «вторая Россия» выйдет протестовать (и то не вся), только когда и если начнется вторая волна кризиса, и они останутся без работы и без зарплаты.

Чтобы не стало хуже

Давайте вернемся в практику жизни и посмотрим, как эти города голосовали. На декабрьском голосовании люди свободно выражали свое отношение. Тезис о том, что промышленные города это опора Путина – не более чем иллюзия. Посмотрите, как они голосовали за «ЕдРо». 80-90% вложений ушло в моногорода. И смотрите в Тольятти: за «ЕдРо» – 25%, за КПРФ – 29%, за «Справедливую Россию» – 19%, за ЛДПР – 18%. И это город, который власть поддержала максимально. Они не были обременены страхами, потому что Дума не решает ничего.

Но власть и Путин – это разные ипостаси. В марте очень многие голосовали по логике «не было бы хуже». Люди помнят, что было сделано в этот кризис, и очень хорошо помнят, что было в кризис 90-х. Мы этим голосованием за Путина расплатились даже не за прошедшие три года. Мы расплатились за чудовищно негативную память 90-х годов, когда по полгода люди не получали зарплату, когда в промышленности была абсолютная разруха. Поскольку это большинство в возрасте 40+, то они все прекрасно помнят. И не надо смешивать отношение к власти и страх ухудшения.

Там, где в результатах голосования большие цифры, всегда упоминаются регионы с управляемым голосованием. И если вы их сравниваете ровно с такими же городами по структуре экономики, по экономическому положению, вы видите чудовищную дифференциацию. Там, где было управляемое голосование на декабрьских выборах, на-гора выдавали 60-80%. Результат свободного голосования, когда над людьми не довлеет безальтернативность – 27-40%. Вот реальная поддержка того имиджа власти, которая есть, и ему даже пропаганда не помогает.

Нужно учиться выбирать

Средне-техническое образование, которое кует основную часть занятых в индустрии, не требующей широкого кругозора, очень сильно тормозит гуманитарные навыки понимания происходящих изменений в стране. В Москве и Питере это в целом уже преодолено, там половина взрослого населения имеет высшее образование. В Питере – 44%. Какими бы они клерками не были, у них все равно возможность воспринимать события больше.

Чтобы люди понимали и становились социально активными, они должны быть экономически самостоятельными. Это сейчас серьезно отличает богатую Москву, собирающую со всей России доходы и, как на удивление оказалось, конвертирующую их не только в тотальную коррупцию, но и в более быструю модернизацию в виде экономически независимых людей, которым уже нужны другие нормы и правила. Ни один миллионник не имеет таких доходов – по паритету покупательной способности это 14-16 тысяч долларов.

Глобальные исследования говорят, что когда страна переваливает значение 10 тысяч долларов, в ней начинается запрос на демократию, запрос на права, на нормы и институты. Для России 10 тысяч, конечно, совершенно недостаточно, потому что эта десятка нефтяная, она не от общего роста экономики. При наших расстояниях и трудностях диффузии – 15-20 тысяч – это как минимум.

Из городов-миллионников к этой двадцатке подошел только славный город Тюмень. Но, во-первых, он не миллионник, а во-вторых, исторически Тюмень – «столица деревень», и эта сельская ментальность там еще очень сильна. Поэтому деньги там реализуются в расширенное потребительское поведение, а не в политический запрос.

Третий компонент – экономическая независимость, но не в доходах, а в деятельности. Это малый и средний бизнес. В Москве – устойчиво под 30%, хотя не растет. Народ побежал в «бюджетку», народ побежал в госкомпании, потому что так надежнее. В Питере где-то 26%. Когда появляется масса самостоятельных акторов, пусть даже они не собственники, а только заняты в малом бизнесе, их турбулентность гораздо более трогает. Эти люди чутче, они вынуждены тщательнее отслеживать происходящее и делать соответствующие выводы.

Политическая трансформация, ценностные изменения идут от группы, манифестирующей эту систему ценностей в более крупном центре, к малочисленной группе в менее крупном центре. Этот процесс идет медленно. Мы восемь лет кудахтали, что у нас очень плохо развивается Интернет. Потом как прорвало. Спасибо государству – оно сделало очень правильную инвестицию, подложило бомбу замедленного действия под эту сакрально-неподвижную систему.

Политические трансформации ходят теми же тропами. Все замеры показывают, что, по сравнению с 90-ми годами, IQ российского населения падает. Человеку, зазомбированному в поколенческом размере, что-то на рациональном уровне объяснить будет труднее. Чем дольше мы будем тянуть, тем большее количество стадного инстинкта увидим на выходе. Поэтому людей надо обучать выбирать. Только нужно иметь терпение и немножко что-то делать в этом направлении.