е яркие картины добавляют красок жизни |
 |
|
«Еду в транспорте – кругом нервные пермские лица, но это мои лица, мои люди. У них непростая жизнь. И я не променяю их ни на какой гламур…» Писательница Нина Горланова стала гостем нашей редакции.
справка «ПО»
ГОРЛАНОВА Нина Викторовна. Родилась в Пермской обл., окончила филологический ф-т Пермского госуниверситета (1970). Член Союза российских писателей с 1991 г. Первая ее книга «Радуга каждый день» увидела свет в 1987 г. (Пермское книжное издательство, тираж 15 тыс. экз.). Другие ее книги: «Вся Пермь» (1996, 2010), «Светлая проза» (2005), «Чужая душа» (2005), «Тургенев – сын Ахматовой» (2010) и пр.
Лауреат литературной премии им. П. Бажова. Печатается в журналах «Урал», «Знамя», «Новый мир». Ее произведения издаются в США, Чехии, Китае, Израиле, Швеции.
Награждена Юбилейной медалью Правительства РФ в честь 100-летия великого советского писателя, лауреата Нобелевской премии Михаила Шолохова.
У Нины ГОРЛАНОВОЙ четверо детей и семеро внуков. Она замужем за писателем Вячеславом БУКУРОМ, в последние годы они творят вместе. Помимо рассказов она пишет стихи. Ее книги не печатают в пермских издательствах, за исключением переизданной в серии «Пермь как текст» «Всей Перми».
Почти всю сознательную жизнь она прожила в коммуналке (теперь в 1-комнатной малосемейке) со всеми вытекающими отсюда «прелестями»: пьяный сосед иногда избивал ее. Но бесконечные суды, длившиеся несколько лет, в конечном итоге присудили ей штраф за оскорбление сотрудника. Она перенесла инсульт.
– Я могла уехать в Америку, меня приглашали туда, особенно после суда с соседом. Меня защищал в их прессе знаменитый американский журналист. Каталась бы сейчас как сыр в масле. Картины мои, наверное, там раскупались бы. Я люблю Америку, восхищаюсь ей, восхищаюсь тем, что американцы берут к себе наших детей-даунов... Но мне Америка не интересна. Я хочу жить в России.
Зато не скучно
– В Перми в воде нет йода, поэтому щитовидки работают не так уж хорошо. Поэтому люди здесь необычные, так называемые чудаки, о которых писал Шукшин. Но я-то беру этих людей не из Шукшина, а из окружающей жизни. Когда сыграли атомную тревогу, я после написала рассказ. Это был, наверное, единственный в стране случай, чтобы в семь утра по радио объявили: «Внимание, атомная тревога! Внимание, атомная тревога!» Началась эвакуация, началась паника. А всего-то – кто-то с похмелья нажал кнопку…
Помните, Ельцин ложился на операцию, так одна пенсионерка в пермской газете написала: пусть мне отдадут ядерную кнопку, так спрячу, что никто не найдет.
Где еще такие необыкновенные люди? Только у нас.
Достоевский говорил: широк человек. А в Перми словно еще шире. Случай, как пермская пенсионерка завещала квартиру Раисе Горбачевой, тоже стал рассказом. Для чего это было сделано? Пенсионерка хотела детям показать, что она им ничего не оставит, потому что они ее недостаточно любят… Зато не скучно!
Чтобы ни случилось в родном городе – это рассказ; чтобы ни случилось в семье – это повесть.
Антимагнитский закон
…возмутил ее, потому что у нее была приемная дочь, и она знает, как это непросто – стать приемным родителем («такие дети ненавидят саму любовь»), и если американцы готовы на этот труд, на эту работу, почему не дать и детям, и американским родителям шанса?
– Мы забираем у этих детей всё: нефть, газ, золото… Почему мы их не лечим?.. А сейчас еще этот закон... Как не стыдно?!.
Мы взяли приемную дочку, Наташу, ей было шесть лет. Любили ее безмерно! Она была очень талантлива, рисовала очень хорошо, у ней выставка в Париже должна была открыться, – уже тогда, когда тетка ее от нас за-брала, им комнату выхлопотали.
Они, например, с моей дочкой зимой в –30 пришли к проходным завода им. Свердлова и легли на снег, чтобы проверить, сколько людей плохих и сколько хороших, кого больше. Рабочие выходят и говорят: вставайте, а то простудитесь. Это были хорошие люди. А те, кто проходил мимо, – плохие. Получилось 13 хороших и 14 плохих. Наташа говорит моей Соне: вставай, пошли домой, а та отвечает, нет, полежим, хорошие люди сейчас у станков подметают, скоро выйдут, всё равно хороших будет больше.
В это время Слава шел мимо. Увидел их, закричал: вы еще на похороны не заработали, а уже легли умирать... В результате у обеих воспаление легких. Их в больницу положили, и мне пришлось месяцами их выхаживать.
Я это всё к чему? Вырастить детей – огромный труд. Если американцы берутся воспитывать детей, у которых ничего нет, если эти дети и так обижены судьбой, то пусть берут. Зачем запрещать? Меня возмутил этот закон. Если в нашей стране их не могут воспитать, не могут им ничего дать…
У американцев практика сложилась исторически. Там другая жизнь. А у нас какая история? Первая мировая война, потом революция, гражданская война, голод, репрессии, вторая мировая, снова репрессии… В людях выбито желание что-то менять, что-то делать. Поэтому русские люди не берут трудных детей. Кто-то берет, конечно, но их мало.
Цветы мои, цветите!
– Мне повезло. Я же хотела быть врачом. Виделось что-то простое: мечтала по вечерам ходить в театры, читать Пастернака. А вдруг стали рассказы получаться, потом повести, романы. И читатели пишут мне в ответ. Это же чудо настоящее!
Но это же не моя заслуга, правда? Разве могла я об этом мечтать? Поэтому я считаю, что надо быть довольной.
По словам Нины Горлановой, нужно страдать. Техникой и приемами не обойдешься, нужно страдать. Тогда в тексте останется только настоящее, где есть отклик на боль, надежда на любовь. Она болезненно реагирует на критику и критиков: «Мы же убиваемся, работаем, каждое лишнее слово вычеркиваем. Писать надо так, чтобы хотелось читать после первого предложения и хотелось жить после последнего. А критики… едкость разъедает мир, а доброта его склеивает».
Нина Горланова еще и художница. Ее наивные ангелы, евангельские рыбки и яркие букеты, похожие на вангоговские подсолнухи, живут во многих пермских и московских домах.
– Готовлю выставку «153 рыбы». Сейчас у меня их пока 111. Рыбы – символ Христа, а 153 рыбы – символ воскрешения. Все мы воскреснем, но надо будет отвечать за свои поступки. И у меня есть надежда, что наши грехи как-то простятся.
У меня никогда не получалось накопить 153 рыбы: то одна выставка, то другая, то в Москве, то в Перми, я всем картины дарю. Думаю, что эта выставка подведет какой-то итог.
Видите (показывает рисунки), одна рыба плывет вверх, другая вправо, третья налево. Есть желтые, есть золотые, вот тут в полоску, есть с глазом, здесь мраморные, мозаичные, южные... Есть на Шагала похожие, есть под Пикассо.
В поисках преображения
Она следит за происходящим. Она против платного образования и платной медицины в бедной стране. В России, говорит она, столько бед, болезней, самоубийств – страшно. Но ей не нравится, когда оппозиционеры называют пришедших на митинги «толпой» – «это выдает их пренебрежительное отношение к людям». Но сама и оппозиционеров крестит, и за Путина молится («благослови нашего президента, напои его сердце любовью к России), и за Развозжаева! Потому что уверена: общечеловеческие ценности важнее государственных – «не мир спасется, но человек». Поэтому мусор надо за собой выносить и не раздражаться. Об этом ее рассказ «Алекс».
– Я молюсь за Пермь, я думаю, что Пермь спасется, пермяки – тем более. Пермь – это люди, из которых большинство – немного чудаки, о которых я уже говорила. Я бешено работаю, чтобы своими книгами и картинами как-то вымолить счастье для людей. Даже за Путина молюсь. Почему молюсь за него? Потому что он мне накануне приснился: метро, он с двумя сумками, подходит ко мне, спрашивает: Нина Викторовна, вот вы себя позиционируете такой верующей, а за меня можете помолиться? И уехал на эскалаторе. Но я не за него молюсь, я за Россию молюсь.
Мы не хотим мрачного, мы не хотим бездны. Мы не хотим сейчас писать так, как писали раньше, когда копались в людях: почему он предал, почему он от жены ушел… Теперь мы ищем в людях преображение. Нас интересует не то, что под человеком на десять метров, а что на десять метров над человеком.
