Действующие лица и исполнители: галерист, чиновник, министр культуры, музыкант и бывший мэр.
Рыба гниет с головы. Это аксиома. Если рыба не согласна, то либо она не рыба, либо у нее нет головы.
Так издалека мы начали оттого, что издалека – виднее. Что называется, с птичьего (а не с рыбьего) полета. Весь город как на ладони, и все процессы, происходящие в нем, неизбежно хорошо видны.
Что же это за процессы, которые одним понятием определяются как олегофикация, а по отдельности приводят нас во все жизненно важные сферы деятельности местного сообщества? Итак, по алфавиту:
Гельмадерство. Вид мародерства. В случае Перми – мародерство в сфере культуры. И не подумайте, что здесь есть связь с алжирской провинцией Гельма! Ничем она не провинилась! Гельмадерство – наше, родное, отечественное, потому, видать, такое долготерпимое. Это ж какой лисой надо прикинуться, каких кровей быть родней, чтобы тихой сапой – «гельмадером» – вползти почти во все прикультурные слои… Вползти и начать безжалостно высасывать, отбирать, подминать, отталкивать, отмахиваться, не внимать, не считаться, досаждать и водить за нос… Как леший, по дури случая покинувший свои дремучие пределы и заставивший бедных путников (образно – пермяков) плутать на одном месте, шамански названном буквой «П».
Беспомощность одних и безнаказанность других – и вот уже на зов одного лешего спешат маратели, николаисты, теодорцы и трутни.
Марательство – состоит в том, что все идеи, кроме марательских, не побоимся тавтологии, вымарываются. Может, кто-то хотел выставить «Русское богатое», или опубликовать журнал «Сахар», или поставить памятник Слону Джонни вместо поганого жука-навозника… Нет уж! Куда вам – с картинным ликом в гуляшный ряд! В гуляшный – с вечера до утра, да на все белые ночи… Тотальная фестивализация, праздное зачумление, глумление над здравым рассудком – а в основе самая что ни на есть банальная люстрация: держать и не пущать!
Заводилам марательства впору не стесняться и завести в своем обиходе команду «Ать!». «От плеча» отмахивая очередную бредовину, чеканить свою тупоголовую поступь, попирая даже самые ростки идей, идущих не из их кабинетов (блогов, твиттеров, сайтов), а, как говорится, из гущи творческих масс. Массы, правда, тоже хороши! Будем справедливы, наведем критику и на них – покорно молчащих или слабо действующих. Ради той же справедливости вспомним, что рыба гниет с головы, но чистят-то ее… снизу! Вот низы (не боясь, видимо, быть окончательно выхолощенными) и помалкивают, слепо исполняя команду «Ать!».
Николаизм дубовый – крайняя форма крайностей. Проявляется в холопском потворстве гельмадерам, безвольном согласии с приказными «Ать!», в пренебрежении принятыми нормами. Одно из последствий, особенно заметное взгляду тех, кто тщился причаститься даров культуры, – неистребимая лужа перед входом в оперный театр. Ну, что-о-о вы, господа хорошие! Нельзя же так бездумно отвергать присущности родного края! Вот ударим калошами по Европе! А там видно будет, кто культурнее.
Что дать в противовес такому кредо? Что противопоставить? Разве что грустно скаламбурить: «Ни кола ни двора – это Пермская дыра».
Грохнул бы об стол кулачищем смотритель «от кюльтюр», да за такие каламбуры ему не то что гневаться – стыдиться не положено. Помните? – крайнее холопство.
Кучерявиться на пленэре, всем видом своим доказывая лояльность к местным традициям, – так для этого надо хотя бы знать их!
Теодорство – выражается в монополизации наибольшей и наилучшей театральной площадки города с целью наибольшего и наилучшего самовыражения. Но если в случае площадки приставка «наи-» исторически реальна и обоснованна, то в случае самовыражения она больше годится как начало для восклицания «Наивные! Вы думали, что вас приведут в райские кущи балетно-оперного блаженства?!.» Да какие же это кущи – три часа в одних декорациях!.. «Так поступают все…» – возразит мне кто-нибудь, обыгрывая название трехчасовой оперы Моцарта, которая получилась, как «кляп в глаз». Да нет, так – не поступают с уважаемой публикой, доверчиво ждущей грандиозной сценической работы, а взамен получающей грандиозное сфорцандо, зачастую разваливающее всю музыкальную драматургию.
Особенно примечательно и забавно выглядит разделение полномочий: новый оркестровый коллектив звездит и королевится, а старый – играет что попроще. Вот вам еще одно проявление марАть!ельства. А действительно – кому жаловаться, если нынешние флагманы культуры под классически-навязчивое «Тореадор, смелее в бой!» браво рвутся на вершины художественного Олимпа? Даром, что вершины те покоятся на склонах старого Урала, еще хранящего в себе память об истинно культурном прошлом – свободном от непомерной алчности и шапкозакидательства.
Трутноватость. Она – сквозит. «Сквозит» – самое лучшее слово при определении трутноватости. Потому что она во всем. Ее вроде бы и не заметно, но ощущаешь, не можешь понять, откуда, но чувствуешь – и в оглядке на Кремль, и в слаженности бурлацкой ухватки (потяни-ка такую махину, как целый край!), и в подшёптывании при передаче бразды правления, и в собственно трудноватости жизни. Казалось бы – избавься от этого подспудного процесса, и многие бы вещи встали на свои места, прояснились бы, наладились. Но трутноватость, как метастазы, белесыми тенетами пронизала весь базис края, подчинила его кремлевским интересам.
Таков, наверно, сегодня почерк «кремлевской бадминистрации», не забросившей, правда, пинг-понг, но и не переставшей длинной рукой проводить олегофикацию.
Трутноватость – это и фенОмен, и феномЕн. Но не будем цепляться к тонкостям словесных значений. Довольно и того, что жизнь заставляет нас прибегнуть к «новой мове», не исчерпывающей всех примет реальности, но хотя бы отчасти отражающей результат работы действующих лиц и исполнителей.